Кроме нас квартиры получили еще пять семей молодых специалистов, все в новом доме, поэтому мы дружной гурьбой вваливались по очереди ко всем. Наше жилище осматривали последним. Кошка, очевидно, утомившись столько раз перерезать красную ленточку, категорически отказалась переступать наш порог и попыталась улизнуть на свободу, чтобы вкусить все прелести уличной жизни, полной приключений и романтической любви (она, глупая домашняя плюшевая кукла, даже не подозревала о подстерегавших ее у подъездной двери бродячих собаках с пустыми желудками). Но мы, прекрасно осведомленные о грозящих ей опасностях, хоть и с некоторым трудом, но решительно пресекли ее попытку и вернули заблудшую «овцу» в лоно семьи. Кошка сдалась и, без всякой радости и даже любопытства, так характерного для этих животных, понуро проследовала в квартиру, слегка подталкиваемая Сережиной ногой.
Таких апартаментов я никогда не видела: комната настолько огромная, что можно было кататься на велосипеде или играть в мяч, а кухня - ровно в два раза больше той, что так радовала нас отсутствием соседей в новом родительском жилище, да еще с просторным балконом! Через огромные трехстворчатые окна солнце заливало всю квартиру ярким, праздничным светом. Не могло испортить настроение даже то обстоятельство, что она была ужасно грязная — оказывается, это была первая жилплощадь, выделенная институту в чужом доме (все наши соседи были лимитчиками и трудились на строительстве объектов Академии наук — то есть контингент был, сказать прямо, сплошь пьянь и рвань), и использовалась в качестве общежития для группы холостых мужиков, которые ее изрядно загадили за пару лет. Тем не менее, она впечатлила всех, судя по восхищенному аханью и любопытным взглядам наших новых знакомых. В комнате был глубокий альков, который мы сразу же решили превратить в спальню.
Дело оставалось за малым, но очень трудным — добыть красивую современную мебель, а именно импортную стенку. Вот тут-то и пригодились нам подаренные Сережиной бабушкой деньги, да и сами мы кое-что сумели накопить, ведь я успела поработать, а Сереже во время практики платили полставки старшего инженера, да и стипендия сохранялась, к тому же мой муж никогда не был ленивым и подрабатывал где только было возможно. К окончанию университета он подарил мне, ходившей в поношенном пальто, перелицованном из материнского, с облезлым, клокастым воротником, натуральную шубу, пусть кроличью, замаскированную под морского котика, но такую необыкновенно красивую, мягкую и теплую, согревавшую меня в самые студеные зимние дни любовью и заботой моего мужа на протяжении многих лет, особенно, после его смерти. Я и сейчас ее храню.
Знающие люди нам подсказали, что, если квартиру получают за выездом, то прежние жильцы обязаны сделать косметический ремонт. Раз она служила общежитием, то привести ее в порядок должен был институт. Когда Сережа пришел в местком, на него наорали — радуйся тому, что вообще жилье получил! Правда, потом сбавили тон и пообещали дать краску и обои, чтобы мы сами сделали ремонт (все эти материалы нужно было караулить и ждать поступления в магазин, потом целый день отстоять в очереди, чтобы купить, что останется — такие были времена всеобщего дефицита). Конечно, нас обманули, не дали ничего, даже когда Сережа погиб, и я осталась одна, с копеечной зарплатой, на которую не могла себе позволить купить второй пары чулок, не то, что обоев или краски.
Отмыли мы все, что можно было отмыть и принялись обустраивать свое гнездышко. На кухне у нас уже стоял холодильник, так что Сережа вознамерился купить набор модной мебели, а не просто какой-то стол и полку - он рассуждал, как истинный англичанин: «Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи. Нужно приобретать только качественное, современное, пусть дорогое, зато прослужит нам всю жизнь!» И купил огромный, ослепительно белый немецкий гарнитур, такой же, как у Высоцкого и Влади, по фантастически высокой для нас цене. Потом к нам на каникулы приехала моя сестра, и они вдвоем притащили из Москвы стиральную машину-полуавтомат, которая все делала сама, а я только поворачивала ручку. Кухня была укомплектована, а вот с комнатой пришлось повозиться. Конечно, стол, софу и пару табуреток мы купили прежде всего, повесили люстру и шторы и стали ждать, когда в продажу поступит выбранная нами немецкая мебельная стенка, которую мы добыли месяцев через восемь. Квартира получилась современная и уютная, она нравилась и нам, и тем, кто к нам заходил. Как хорошо, что мы не разбазарили накопленные Сережиной бабушкой деньги, а сберегли и смогли обустроить свой быт. Денег не хватило только на большой телевизор, поэтому мы купили крохотный, с диагональю всего 16 сантиметров, но, все равно, были очень рады. И зажили мы дружно и счастливо.
Однако, не все складывалось гладко - нас отказывались зарегистрировать в нашей квартире: оказалось, что один из предыдущих жильцов, покидая «общагу» забыл выписаться и отбыл в другой город в длительную командировку. Лишь спустя три месяца он появился, поставил в паспорт заветный штампик, и нас, наконец, прописали. Только теперь я смогла пойти работать, потому что по законам того времени, никто не мог меня принять в штат без прописки. Конечно, на одну Сережину зарплату жить было просто невозможно, поэтому я исхитрялась, как могла, потчуя мужа пирогами с картошкой, щавелем, капустой и яблоками — сытно и недорого.
Работу самой искать даже смысла не имело: должности переводчика не было в штатном расписании ни одного научно-исследовательского института, считалось, что советскому ученому, получившему наше высочайшее образование, диплом гарантировал свободное владение английским языком, и он не нуждался ни в каких лингвистических посредниках. Самое удивительное, что в это свято верили многие самонадеянные молодые ученые и инженеры, понятия не имевшие о серьезных различиях и особенностях грамматических структур языков, принадлежащих к совершенно разным группам, и потому, переводя статьи даже по своей рабочей тематике, зачастую садились в лужу, выдавая желаемый или прогнозируемый результат эксперимента за действительно полученный. К счастью, серьезные мэтры, руководившие научными подразделениями, понимали, что всякую работу должен выполнять профессионал, поэтому переводчики, конечно, были везде, только отделы кадров оформляли их на любые имеющиеся в наличии ставки (конечно, не уборщиц).
Сережин шеф обещал меня взять к себе референтом,его только-только назначили заведующим лабораторией, так что пора было подумать о секретаре, правда, с такой же мизерной зарплатой, как и у мужа. И вдруг поступило еще одно предложение: крупная лаборатория, руководимая известным ученым, академиком, лауреатом очень престижных премий, преобразовывалась в институт. Для этого им требовалось создать всю необходимую для нормальной работы инфраструктуру — от бухгалтерии до библиотеки. Сережин шеф, видимо, рассказал академику обо мне, а тот счел меня подходящей кандидатурой для заведования будущим отделом научно-технической информации в его новом институте. Конечно, перспективы открывались поинтереснее, да и зарплату обещали побольше, поэтому мы выбрали эту работу. Оказалось, что жены академика и Сережиного шефа — сестры, поэтому и некоторые рабочие вопросы решались по-семейному, хотя моему мужу показалось, что его шеф все-таки немного обиделся.
