Конечно, гораздо эффектнее было бы сразу переступить порог собственного дома, но пока нам предстояло провести месяц-другой в «общежитии», под которое приспособили один подъезд уже сданного и заселенного в предыдущем году дома. Нам выделили 8-метровую конурку в совершенно пустой трешке. В нашей комнате и в соседней стояли по две кровати и по письменному столу — все-таки предполагалось, что жильцы будут заниматься наукой. А вот шкафов не было вообще, как и стола на кухне, правда, чрезвычайно неприятная комендантша, имевшая судимость за кражу на предыдущей работе, выдала нам оцинкованное ведро для мусора, что в дальнейшем послужило поводом для ее ежедневных проверочных визитов к нам. Однажды я так проштрафилась, что она мне пригрозила немедленным выселением, застав свое любимое ведро кипящим на плите с нашим постельным бельем! Если учесть, что с нас брали плату за все: за комнату, за коммунальные услуги, за свет, за мебель и даже за постельное белье и спальные принадлежности, которых мы в глаза никогда не видели, то использование ведра не по назначению, видимо, по ее мнению, должно было караться смертной казнью.
Однажды, возвращаясь из командировки через Москву, у нас переночевала моя мама, и была застигнута прямо на месте преступления, то есть в кровати, зашедшей спозаранку для проверки состояния мусорного ведра комендантшей. Петухи утром кричат гораздо тише, но им удается пробудить всех в округе, так что визгливый ор этой уголовницы, наверняка, поднял на ноги весь заспавшийся микрорайон. Ее постоянное недовольство нами, видимо, было вызвано моим неотлучным присутствием дома, что не давало ей возможности порыться в наших чемоданах, как она это успешно проделывала с вещами неженатых ребят в то время, когда они находились на работе. Деньги пропадали у многих, дважды ее заставали с поличным, но она возвращала украденное, и на том дело и заканчивалось. Слава Богу, что нам недолго пришлось терпеть выходки этой самодурки! Правда, со временем, ее приструнили, а потом и изгнали с позором.
Комнатка была такой крохотной, что вещи раскладывать не пришлось, все осталось в чемоданах, достали только одеяла и подушки, застелили постели, накрыв кровати старыми шторами, которые нам пожертвовала мать, повесили привезенную из родного города красивую люстру, которую мне посчастливилось купить (в те годы, вообще, приобрести что-то нужное, а уж, тем более, красивое, было ох как непросто!) и отправились в магазин за продуктами, чтобы приготовить обед.
Ассортимент продовольственных товаров был несколько богаче, чем у меня на родине: например, полки были украшены выложенными незамысловатым узором голубыми банками сгущенного молока и желтыми не менее сгущенного какао, рыбных консервов было с десяток наименований, разные крупы, соль, сахар,чай, хлеб, маргарин, печенье и даже сливочное масло — обычное и шоколадное. В общем, жить было можно, тем более, что, работая в Москве, куда на служебных автобусах ежедневно отправлялись сотрудники института, пока не построили новые корпуса поблизости, Сережа покупал все недостающее в столичных магазинах.
Хранить еду было негде, ведь, чтобы купить приличный холодильник, надо было года полтора простоять в очереди, ежемесячно отмечаясь в списках, и наконец, получив открытку-вызов из магазина и заплатив немалые деньги, стать обладателем дефицитного товара — холодильника «ЗИЛ» (об импортном мы даже не думали). И вдруг в мае нам неожиданно повезло: Сережа отправился записываться в эту пресловутую очередь в магазине «Свет» на Ленинском проспекте, а там оказались лишние холодильники, прибывшие с последней партией, но не «ЗИЛ», а «Минск -6», такого же объема и по той же цене, и их предлагали купить тем, кто, по милости провидения, заглянул в эту торговую точку в нужный момент. Вечером того же дня мой счастливый и гордившийся своей добычей муж уже загружал пачку масла и пакет молока в просторное чрево нашего первого совместного приобретения. Сережа, вообще, был везунчиком: постоянно выигрывал в лотерею и «Спортлото», умел расположить к себе людей, был душой любой мужской компании среди ровесников , предметом обожания женской половины человечества — и объектом черной зависти ничтожных, серых людишек, обделенных и умом, и талантами, и красотой — как телесной, так и духовной, что, в итоге, и погубило его.
Весна — мое любимое время года: тают долгие ночи, все сильнее припекает солнышко, нежно поглаживая загрубевшие от зимних морозов щеки, которые в ответ на долгожданную ласку моментально покрываются россыпью задорных оранжевых конопушек. Девушки становятся красавицами: с распушенными по плечам волосами, стройными ножками, идеальными фигурами, сияющими глазами и манящими улыбками. Все вокруг расцветает и распускается с какой-то одержимостью - как будто делает это в последний раз и потому стремится отдать все свои силы, до последней капли, чтобы как можно полнее и ярче выразить и продемонстрировать скрытый до поры и пока не осознаваемый людьми высший смысл бытия. Жизнь, созданная и одухотворенная Творцом, бурлит и торжествует, порождая многоголосье звуков: от едва слышного журчания весеннего ручейка до грохота низвергающегося водного потока,вызванного стремительным таянием огромных снежных масс, накопившихся за бесконечно долгую зиму, и сметающего все на своем пути. Повсюду звучат голоса появившихся невесть откуда и снующих взад-вперед птиц, очумевших от желания поскорее свить гнездо и немедленно продолжить свой род: это чириканье, щебетанье, уханье, пощелкивание, кукование — и виртуозные соловьиные трели, апофеоз затаенной страсти и щемящей нежности одновременно, заставляющей сжиматься сердце в предвкушении чего-то чудесного и необычайно важного, что вот-вот произойдет в твоей жизни.
Весна — это праздник человеческих чувств, обостряющихся с невероятной силой и готовых запастись впрок множеством ярких впечатлений и красок, которые будут согревать и радовать душу долгими и тоскливыми осенними вечерами, или студеными и вьюжными зимними ночами, спасая от одиночества и обид, и питая росточек надежды на то, что скоро опять придет весна, и наступит новая, счастливая жизнь, в которой будет все, о чем мечталось: и здоровье, и любовь, и радость, и благополучное разрешение возникших проблем, и понимание близких, и успехи детей, и интересная, творческая работа, и еще много-много всего самого заветного и доброго. Поэтому, наверное, едва сойдет снег, людей так тянет на природу: полюбоваться на роскошную палитру разноцветья и разнотравья, испытать восторг от созерцания едва начавших раскрываться бутонов и слегка прикрытой изумрудно-зеленым пушком наготы деревьев и кустов. А как все благоухает весной: создать такой диапазон различных ароматов было бы не по силам ни одному, пусть даже самому гениальному, парфюмеру, кроме Того, Главного, одарившего человека бесконечным многообразием природных запахов — от горьких и пряных, исходящих от влажной земли и замшелых пней до свежих и бодрящих, источаемых едва проклюнувшейся травой и стремительно разворачивающимися листочками. А потрясающее воображение пиршество обоняния, приготовленное для нас богиней Флорой, покровительницей цветов: нежный, почти эфемерный, аромат ландышей, этих невинно-чистых фарфоровых колокольчиков, и резковатый, немного агрессивный запах сирени, который, как и горький и дурманящий дух, испускаемый соцветиями черемухи, может вызвать головную боль или довести до обморока. А сладость и даже приторность, разливающаяся вокруг помпезных пионов или величественных лилий! Сколько удовольствия может подарить человеку обоняние! А сколько проблем, если вдруг появится аллергия на запахи!
К счастью, мы были молоды и здоровы, поэтому энергично и с удовольствием стали исследовать окружающие городок леса. Благодаря отцу-географу я часто путешествовала по родному краю, богато одаренному разнообразием ландшафтов и природных зон: от невысоких, поросших лесами гор, до простирающихся на многие десятки, а, может, и сотни километров степей, седых от покрывающего их ковыля. Лесов тоже хватало: и лиственных, и смешанных, и даже настоящей непроходимой тайги, если отъехать от города на электричке километров на сто. Отец с самого детства вывозил нас ранней весной на трамвае в лес, притулившийся на окраине города, чтобы мы научились наблюдать за пробуждением природы: прислушиваться к звукам капели, журчанию ручейка,пробившегося из-под снежного сугроба, осевшего и съежившегося под натиском солнечных лучей, восхищаться очарованием и беззащитностью первого весеннего цветка с нежными бело-розовыми лепестками, по праву называемого «подснежником», потому что иногда он , и в самом деле, распускался на крохотном островке обнажившейся земли, не более пяти сантиметров в диаметре, в окружении подтаявшего, но упорно не желающего сдаваться, снега. Летом мы обязательно проводили месяц или в лагере, или в походе, иногда, очень редко и недолго, у бабушки в большом поселке, окруженном довольно дикими лесами, а то и просто снимали у хозяев сеновал, где только ночевали, проводя весь день на просторе, предаваясь всевозможным радостям дикого отдыха.
Я очень люблю природу, поэтому для меня было так важно и радостно очутиться в сказочно красивом месте, окруженном, конечно, уже не девственными, но и еще не загаженными лесами, богатыми земляникой, малиной и даже черемухой. А уж грибов здесь было сколько: и белых, и подберезовиков, и просто вызывающе красивых подосиновиков, не говоря уже о сыроежках, лисичках и прочих опятах! И цветов было огромное изобилие: от медуницы и ландышей весной, через летние незабудки, примулу, герань, ромашки и лютики , до осенних колокольчиков и иван-чая.
Через город протекала довольно широкая, неторопливая река с живописными берегами, поросшими ивняком. Местами деревья склонялись к воде так низко, как будто хотели достать своими плещущимися в потоке ветвями плавающие на поверхности цветы кубышек, кувшинок и ирисов. Построенная еще до войны плотина настолько замедляла течение, что образовались протоки и островки, которые соединялись переброшенными с одного берега на другой легкими пешеходными мостиками. Когда ранним утром или туманным вечером над водой поднималась белесая пелена, казалось, что они просто висят в воздухе, опираясь своими концами не на земную твердь, а на воздушные потоки, и начинают потихоньку раскачиваться от дуновения ветерка. При доме отдыха работала лодочная станция, и мы иногда брали лодку почти на весь день и плыли вверх по течению, ощущая себя робинзонами, готовыми к самым удивительным встречам и открытиям, поджидающим нас за многочисленными изломами и поворотами незнакомой реки. Мы с удовольствием поджаривались на раскаленных песчаных пляжах (их было два — взрослый и детский, более обустроенный и с пологим дном), время от времени бросаясь в прохладные речные объятия, чтобы не расплавиться окончательно.
Жизнь на пляже кипела: молодежь играла в волейбол и бадминтон, более зрелое поколение перекидывалось в картишки или погружалось в чтение, дети строили песчаные замки, окруженные рвами, которые они безуспешно пытались наполнить принесенной в ведерках речной водой, тут же бесследно исчезающей в рыхлой земле, мамаши сонно наблюдали этот воистину Сизифов труд своих малышей, а папаши, молодые и не очень, занимались более важным делом: они с плохо скрываемым интересом, не отрываясь, разглядывали обольстительные формы загорелых прелестниц. И все получали огромное удовольствие, не подозревая о существовании каких-то далеких кипров, турций и египтов, без которых современному человеку просто не обойтись.
Конечно, такая неописуемая красота, одновременно величественная и трогательная, не могла остаться незамеченной и неоцененной, поэтому вокруг городка располагались пионерские лагеря, дом отдыха и санаторий (то есть мы, практически, поселились на курорте), а также дачные поселки, население которых поголовно было занесено в Большую Советскую Энциклопедию. Поэтому культурная жизнь в городке отличалась насыщенностью и изысканностью: в Доме ученых проходили концерты самых знаменитых и талантливых певцов, и творческие встречи с выдающимися писателями и поэтами, актерами и режиссерами, про гениальных ученых можно даже не говорить, поскольку они работали в местных институтах, а зачастую и обитали здесь же, оставив московские квартиры своим отпрыскам. Строительство первого научного института началось здесь еще до войны, которая, естественно, прервала этот процесс. Однако, сразу после ее окончания умные головы в руководстве страны нашли необходимые средства, чтобы довести его до конца. Потом выросли здания еще одного института, за ним следующего, и к началу семидесятых годов сформировался академический городок со своими известными на весь мир научными школами, нуждающимися в притоке свежей крови в виде талантливой молодежи, которую и направляли вузы по заявкам организаций. Правда, и тех, кто сумел пробраться поближе к столице при помощи полезных связей, то есть по блату, тоже было немало. Тем более, что и они квартиры получали почти без всякой очереди, да и само место было просто сказочным.
Кстати, старожилы нашего городка утверждают, что песню «Подмосковные вечера» Соловьев-Седой сочинил именно о наших местах, проживая по соседству на даче. Я в это верю, потому что зачастую жарким летом, на закате дня возникает ощущение, будто эта мелодия разлита в воздухе и парит невидимым потоком над неторопливой рекой. И слова очень точно описывают природу и тонко передают испытываемые здесь чувства. В общем, волшебное это было место, другого такого не найти, и я полюбила его всем сердцем — сразу и навсегда!
